Академик Шагдарын Бира, выдающийся монгольский историк и культуролог, в эти дни отмечает свое 90-летие. Я имел возможность наблюдать его в разных обстоятельствах, он умеет владеть собой, оставаться объективным оппонентом в научных дискуссиях, открытым, обаятельным собеседником в житейском общении. Он окончил Московский институт международных отношений, где сама среда учила быть дипломатичным в самых неожиданных ситуациях. Но его обаяние носит ментальный характер, такое воспитание он получил в детстве. Истоки его научной отваги и требовательности к себе также берут начало в тех годах.
Как ученый Ш. Бира состоялся на благодатной почве родной национальной культуры и традиционного российского востоковедения. Его отличает завидная последовательность и верность избранному пути. Природа одарила его еще одной важной способностью – умением учиться, в лучшем смысле этого слова. Так он учился тибетскому языку у монгольских монахов и выдающегося русского востоковеда Юрия Рериха. Исследовательский талант Ш. Бира очевиден и неоспорим. Труды его заслуженно получили мировую известность.
Сказано: нет пророка в своем отечестве. Так нет и историка, работу которого все бы приняли сразу и без оговорок, всегда найдутся скептики, а то и недоброжелатели. Ш. Бира составляет здесь едва ли не единственное исключение. Его первая работа об исторической литературе монголов на тибетском языке стала столь ярким свидетельством новизны и творческой зрелости молодого историка, что оставалось только радоваться его дару и духовной отваге. Ш. Бира убедительно показал, что названные труды монгольских авторов являются плодами национальной исторической мысли, хотя не отрицал культурного влияния иных народов. Замечу, что в Улан-Баторе, направляя его в московскую аспирантуру, советовали кандидатскую диссертацию посвятить теме культурной революции в Монголии.
К слову, рассказывая о творчестве Сумба-Хамбо Ишбалжира (1704-1788), который утверждал, что человек, не сведущий о достопримечательностях мира, подобен тарбагану, восхищающемуся своей земляной норкой, Ш. Бира сообщил, что при описании Стамбула ученый лама привлек сведения волжского торгута Менке, которому доводилось бывать в этом городе. Сумба-Хамбо в своих сочинениях также пользовался путевыми заметками Окон Алдар-хошучи и Кичи-Хасгва, посланцев калмыцкого хана Аюки [1, с. 31, 32].
В 1978 году Ш. Бира выпустил в Москве книгу «Монгольская историография», содержащую сравнительный анализ наиболее известных монгольских исторических хроник XIII-XVII веков [2]. Проблемы авторства, создания, датировок этих сочинений он рассматривал на широком историко-культурном фоне, опираясь практически на всю доступную в то время источниковедческую базу, которая позволила объективно исследовать противоречивые процессы социальной и политической истории монголов.
Основу национальной историографии, по его мнению, составили устные исторические сведения монголоязычных племен, восходящие к древним традициям кочевых народов. Важное значение имело принятие 12-годичного календарного цикла, ставшего системой общего летосчисления. Крупнейшим достижением явилось создание национальной письменности. Монография, несмотря на ряд критических замечаний, высказанных отдельными рецензентами [3, с. 215-221], по общему мнению специалистов, по сей день остается непревзойденным обобщающим трудом по монгольской историографии и историческим знаниям монголов эпохи средневековья [4, с. 187].
Рассуждения Ш. Бира, например, о «Сокровенном сказании монголов», датируемом 1240 годом, способны увлечь и неподготовленного читателя. Он указывает, что сочинение не только содержит родословную первых монгольских ханов и повествует о деяниях Чингис-хана, но и воссоздает яркую картину жизни простых кочевников. Памятник представляет собой уникальную энциклопедию исторических знаний, бесценную для исследователей монгольского общества XII-XIII веков.
Чингис-хан, по его словам, изображен в хронике как правитель, положивший конец междоусобицам и сумевший объединить народ, почему автор сочинения и не уделяет большого внимания его завоевательным походам, преимущественно рассказывая о тех благах, которые принесло монголам централизованное государство.
Значительный интерес представляют работы Ш. Бира, содержащие анализ различных проблем монгольской государственности, истоки которой он справедливо усматривает в общественном устройстве известных кочевых империй Центральной Азии.
Титул хуннских правителей «ченгли (танг-ли) кү-тү» Ш. Бира читает как «тэнгри-ийн хүү» — сын Неба, что представляется более точным, чем «небесная благодать», как пытаются интерпретировать данный термин отдельные авторы. Позже Лаошан-шаньюй (174-127 гг. до н.э.) изменил титул и стал зваться «Порожденный Небом и Землей, поставленный Солнцем и Луной великий шаньюй сюнну». Сакральное отношение к Небу характерно и для монголов. Легендарный предок монгольских ханов Бортэ-Чино, согласно «Сокровенному сказанию», также рожден по велению Неба. «Вечное Голубое Небо, — отмечал Ш. Бира, — является для древних монголов высшей сутью, управляющей миром и руководящей деятельностью человека» [2, с. 68]. Солнце и Луна составляют элементы герба и современной Монголии.
Отрадное впечатление оставляют концептуальные экскурсы Ш. Бира в область культурного взаимодействия монголов с другими народами Центральной Азии, а также с индо-тибетским и иранским мирами. Ученый утверждает, что история этих отношений уходит в глубокую древность.
В докладе «Кушаны в монгольской традиции» он сообщил, что светский и духовный принципы государственного управления, получившие развитие в Кушанской империи (I-IV вв.), были хорошо известны монголам. Ссылаясь на собрание тибетского и монгольского «Данджура», Ш. Бира приводит убедительные доводы в пользу выдвинутого им тезиса [5, с. 213-216]. И действительно, раскрыв книгу эпоса «Джангар», древнейшего из героических сказаний монголоязычных народов, читатель легко убедится в этом. В песни о «Догшон Хара Кинясе» говорится, что Джангар в своей державе мирское правление как скалу утвердил, буддийское учение как солнце воссиял [6, с. 96].
Давними этнокультурными связями народов Евразии Ш. Бира объясняет происхождение легенд об Алан-гоа, праматери «золотого рода» борджигинов. Так, в рассказе о ее непорочном зачатии предположил влияние культа света, характерного для зороастризма и манихейства. Елюй Амбагань, правитель киданей, согласно древней легенде, также был зачат матерью от лучей света.
В другой известной притче рассказывается о том, как однажды Алан-гоа дала каждому из пяти своих сыновей по стреле и предложила сломать, что те легко сделали. Когда же вручила им по связке из пяти стрел, никто из них не смог справиться с заданием. «Запомните, — сказала она сыновьям, — в отдельности вы пропадете, но если будете вместе, врагам нелегко будет вас одолеть».
Эту притчу Ш. Бира связал со скифской легендой, дошедшей до нас в пересказе Плутарха. Царь скифов Скилур (II-I вв. до н.э.) перед смертью попросил сыновей сломать связку дротиков. Когда у них ничего не вышло, он по отдельности сломал дротики, наглядно показав сыновьям, что только вместе они будут непобедимы [7, с. 39].
Культурное взаимодействие — процесс обоюдного характера. При чтении хроники «Тарих-и джахангушай» мусульманского историка Ата-Малика Джувейни (1226-1283) нельзя не заметить влияния монгольских материалов. Другой знаменитый персидский автор Рашид ад-Дин (1247-1318) в числе использованных источников неоднократно упоминал монгольское сочинение «Алтан дэвтэр», которое хранилось в архиве Ильханов, правителей Ирана.
Фактографической насыщенностью выделяются очерки Ш. Бира о культурных связях с Индией, притягательный образ которой формировался у монголов на протяжении веков. С удовлетворением он отмечает, что в степи имелись великолепные знатоки и ценители индийской культуры, литературы и фольклора.
Усилиями поколений переводчиков почти вся литература Махаяны переведена на монгольский язык. По богатству переводной буддийской литературы Монголия, по словам Ш. Бира, в состоянии соперничать с Шри Ланкой, Китаем и Тибетом. Достаточно указать на собрания «Ганджура» (108 томов) и «Данджура» (225 томов).
В истории монгольской национальной культуры перевод названных буддийских собраний, изданный в XVII-XVIII веках, занимает исключительное место. Первая же печатная книга на монгольском языке увидела свет в 1312 году. Это был комментарий к буддийскому трактату «Bodhicaryāvatāra» Шантидевы, осуществленный знаменитым ученым и переводчиком Чойджи-Одзэром.
Самым ранним образцом монгольской книги Ш. Бира называет воздвигнутый в 1225 году «Чингисов камень», тесно связанный с камнеписной традицией древних тюрок и других кочевых народов. Как известно, надпись сообщает, что Есунке, племянник Чингис-хана, на состязаниях, устроенных после похода на сартаулов, выстрелил из лука на 335 саженей.
«Вверху, в начале текста, обособленной строкой, — комментирует Ш. Бира, — написано имя Чингис-хагана, чуть ниже идет строка с именем Есунке и еще ниже высечены остальные строки». Характерно, что и в последующие века монголы придерживались точно такого же порядка при оформлении официальных бумаг и книг [8, с. 201].
В работах Ш. Бира в той или иной форме всегда присутствует мысль о необходимости беречь памятники культурного наследия и ценить незабываемые мгновения самой жизни.
В 1927 году, находясь в Улан-Баторе, Н.К. Рерих написал картину «Великий всадник» (другое название «Ригден-Джапо — владыка Шамбалы»), посвященную национальному возрождению Монголии. Художник подарил картину правительству страны со словами: «Монгольский народ строит свое светлое будущее под знаменем нового века. Великий всадник освобождения несется над просторами Монголии…»
Принимая дар, премьер-министр Б. Цэрэндорж сказал, что люди новой Монголии будут действовать с той же решимостью, с какой несется Великий всадник.
В 1958 году Юрий Рерих по приглашению монгольского правительства прибыл в Улан-Батор. В один из дней он спросил у Ш. Бира, не располагает ли он сведениями о судьбе картины, и услышал отрицательный ответ. Затеянные ими поиски увенчались успехом через несколько лет, когда полотно обнаружили в запасниках музея. Так картина, сияя красками, вновь увидела свет.
«На картине изображен владыка Шамбалы в лице стремительно мчащегося огненного всадника, — делился впечатлениями Ш. Бира. — Он трубит в раковину, возвещая о своем приходе, и потрясает победным жезлом. Голубое монгольское небо, белые облака, ярко зеленые луга дышат свежестью и чистотою обновления, а внизу изображен Великий хурал, олицетворяющий новую демократическую власть Монголии. Картина не только радует глаз, но и полна оптимизма и энергии, призывая к действию и духовному просветлению» [9, с. 459].
Нельзя не заметить, работа художника и сегодня не потеряла своей актуальности.
Благодаря Ш. Бира удалось сохранить, затем и отреставрировать деревянный дом в Улан-Баторе, в котором во время Центрально-Азиатской экспедиции останавливалась семья Рерихов.
В 2001 году Ш. Бира со своими учениками создал «Рериховское общество Монголии», научно-культурная деятельность которого пользуется международным признанием.
Отец Ш. Бира хотел видеть сына образованным ламой. Быть может, все бы так и случилось, если бы не 1937 год, в пучине которого сгинул отец ученого и его духовный наставник Жамца-агринба
Ш. Бира пережил за свою жизнь несколько политических эпох и всегда оставался верным своим взглядам. Он обладает качеством видеть события и явления в масштабном историческом контексте, делиться знаниями так легко и свободно, что завораживает собеседника. Поэтому его имя и труды находят такой живой отклик у друзей, коллег и широкого круга читателей.
Это счастливая судьба!
2 — 5.09.2017 г.
г. Элиста
Литература:
22 октября 2018 г в Российском центре науки и культуры в г. Улан-Баторе в рамках 58 Дней российско-монгольской дружбы и сотрудничества — 2018 открылась Выставка Санкт-Петербургского музея-института семьи Рерихов…
9 октября 2016 года в Музее-институте семьи Рерихов в рамках XVI Международной научно-практической конференции «Рериховское наследие» прошла презентация Дома-музея Рерихов — «Рерих Шамбала музей» из г….